Военные годы
Шел второй месяц войны. Вести с фронта приходили тревожные; у нас на заводе прошел слух об эвакуации, и я начал готовить к ней заводскую лабораторию, которой заведовал.
В конце августа мне позвонили утром из парткома и попросили немедленно прийти. В кабинете секретаря парткома толпилось несколько человек; по тем распоряжениям, которые он давал им, я понял, что завод эвакуируется. Отпустив всех, секретарь обратился ко мне:
- Юрий Павлович, немцы прорвали линию обороны и быстро продвигаются в нашем направлении. Завод эвакуируется ночью, а сию минуту должно быть вывезено самое дорогое для всех нас - дети. Вы назначены ответственным по эвакуации заводского детсада и его персонала. Детей 102 человека. Поедете в двух грузовиках, третий повезет Продукты и все необходимое. Машины поведут лучшие водители - Пинчук Михаил Степанович и Костя Рябченко, на третьей машине - Светлана Уткина, В помощники вам даем Финикова. В этом пакете - документы, деньги, маршрут. Выезжать сейчас, без промедления. Ваша жена ожидает вас внизу с вещами. Ну, доброго пути и до скорой встречи!
- А как же лаборатория? - растерянно спросил я.
- Все будет сделано вашим заместителем, не беспокойтесь. Счастливо!
Как во сне, прощался я с сослуживцами, обнимал жену, говорил ей какие-то ободряющие слова.
На заводском дворе стояли готовые к отъезду крытые брезентом грузовики; заглянул - ребят битком набито, сидят перепутанные, недоумевающие, многие плачут. Поздоровался с заведующей садом, воспитательницами и пошел к передней машине. За рулем сидел Михаил Степанович, кряжистый сильный человек со спокойно-сосредоточенным выражением лица и легкой смешинкой в глазах. Мы давно знали друг друга. Я вскочил в кабину, пожал ему руку и сел рядом.
- Пошли? - спросил он.
- Да.
Михаил, Степанович нажал сирену, и мы тронулись. За грузовиками бежали и что-то кричали матери, отцы, бабушки, дети плакали и тянули к ним руки. Я все видел, все слышал, но был как в полусне.
Машины выехали за город и покатили по загруженному транспортом шоссе. Не прошло и часа, как немецкий самолет закружил на нами, и снаряд упал на обочину дороги.
- Тикать надо с нашим грузом, - проворчал Михаил Степанович и повел грузовик к лесу, мимо которого шло шоссе. Я оглянулся - Костя и Светлана ехали за нами. Постояв в лесу, пока не окончился обстрел, мы снова тронулись в путь, но не прошло и часа, как немецкий самолет застрекотал над головами. Местность была лесистой, и мы успели благополучно скрыться в чаще деревьев.
Понимая всю опасность нашего положения, я собрал Финикова, шоферов, заведующую детским садом, и мы стали совещаться, как ехать дальше.
- Я думаю так: пока дорога идет возле леса, то доедем до Красного вала и там остановимся дотемна, потому что дальше пойдет 90 километров ровной местности. А ночью нас немцу не увидеть, вот ночью мы и поедем, - предложил Михаил Степанович.
- А как же в темноте без фар ехать? - забеспокоился осторожный Фиников,
- Если ночь без облаков, то очень просто, а вот ежели облачка - поплутаем, - усмехнулся Костя.
Доехав до Красного вала, мы остановились. Я заставил Финикова и шоферов лечь спать, а на себя взял охрану нашего маленького лагеря. Меня поразила тишина, царившая среди детей: никто не капризничал, не плакал, они молча жались к своим воспитательницам и няням, и личики у них были сосредоточенные.
Когда совсем стемнело, мы тронулись в путь.
- Вы эту дорогу хорошо знаете? - спросил я Михаила Степановича.
- Нет, здесь ездить не приходилось. Но вы не беспокойтесь, шоссе идет до самой Ветвички, и мы его к утру проскочим, а дальше дорога такой чащобой пойдет, что никакой немец не увидит.
Тихо зашелестел дождь. Я смертельно устал. Шепот дождя убаюкивал меня, глаза слипались, голова упорно падала на грудь, и я уснул. Проснулся оттого, что ! машина остановилась.
- Что случилось?
- По полю едем, с дороги сошли, - сердито отвечал Михаил Степанович, - темнота ведь, как в животе у негра. Ну-ка, хлопцы, пошукайте дорогу, - обратился он к подошедшим Косте и Финикову.
Дороги не нашли.
- Пойдем по компасу, - сказал Михаил Степанович, - не стоять же на месте. Едва мы тронулись, я уснул снова. Сильный толчок машины и громкий окрик:
разбудили меня:
- Ну, куда же этот человек под колеса прет, соображения нет! Чего надо? Я посмотрел в окно. В нескольких шагах от нас, резко белея в густой черноте
ночи, стояла женская фигура с раскинутыми в обе стороны руками.
- Гражданка, чего вам надо?
Женщина молчала. Шофер выскочил из кабины, но через минуту, бранясь, вернулся обратно.
- Никого нету. Померещилось мне, что ли?!
- Нет, женщина здесь стояла, - сказал я, - высокая, в белом.
- Значит, спряталась, нашла время шутки шутить, а у меня от нее аж мороз по коже, занервничал вдруг Михаил Степанович. Он тронул машину, но колеса не успели сделать второй оборот, как белая фигура появилась вновь, и я почувствовал от ее появления страх, доходящий до смертного ужаса, особенно от предостерегающе раскинутых рук.
- Михаил Степанович, остановитесь! - отчаянно закричал я. Мы оба выскочили из кабины, к нам подбежал Костя:
- Что случилось?
Не ожидая нас, Михаил Степанович бросился к стоящей женщине, и через секунду оба исчезли из моих глаз.
- Скорей ко мне! - вдруг раздался вблизи его крик. Мы побежали на голос.
- Осторожно, стойте! - сдавленным голосом прошептал он, указывая на что-то рядом с нами. Мы посмотрели и отпрянули - там был обрыв. Мы стояли на его краю, камешки с шорохом падали вниз, когда мы делали неосторожное движение.
- Почему стоим? - подбежала к нам Светлана.
- Вот поэтому, - проворчал Костя, показывая на обрыв. Светлана ахнула и всплеснула руками.
- Кабы не Она, - Михаил Степанович снял шапку, - все бы сейчас там, на дне, были.
Его голос дрожал, он едва стоял на ногах.
- Дядя Миша, да кто Она-то ? - испуганно спросил. Костя.
- Ты что, дурак или малахольный, что не понимаешь?! Кто же мог быть еще, как не Матерь Божия?!
- Где ж Она была? - робко прошептала Светлана.
- Здесь, сейчас, - так же шепотом ответил Костя и тоже снял шапку.
Начало
Снег, снег, снег... Он слепит глаза, а я во всю мочь бегу по улице поселка.
Мне 16 лет, я секретарь школьной комсомольской ячейки. Сегодня наш кружок самодеятельности ставит спектакль в заводском клубе, и я играю главную роль. Выучила ее назубок, а вот костюм не готов, из-за него и торопиться приходится.
Дома никого нет, отец в командировке, мама, верно, ушла к бабушке.
Открываю сундук и вытаскиваю необъятной ширины театральную юбку. К ней надо пришить оборку и позумент. Эх! Хотя бы Катя пришла помочь! Из всех подруг Катя самая любимая; она - дочь священника, а вот я в Бога никогда не верила, да и как можно верить, если религия - дурман? Катя тоже участвует в самодеятельности, только ей не везет: она хочет играть главные роли, а достаются ей самые незначительные. Но она вышла из положения: выучивает то, что нравится, и разыгрывает для себя. Над ней посмеиваются, а Кате хоть бы что! Ну, надо быстрей шить, а то за мной скоро девочки с ребятами зайдут, чтобы вместе идти в клуб. Что это у меня голова начала болеть так сильно и в жар бросает!.. Какая бесконечная оборка, а голова до того болит, что пальцы не слушаются. Нет, не могу больше шить, лягу, а то мне все хуже и хуже...
За дверью слышны голоса, топот ног, и в комнату вваливается шумная ватага участников спектакля. Увидев меня лежащей, они бестолково суетятся возле кровати. Но вот кто-то ставит мне градусник, кто-то стаскивает с моих ног валенки, которые я не могла снять, и покрывает меня одеялом.
-Василь, - слышу голос Кима, - беги за врачом. Майя, разыщи Люсину маму. Катя, вытащи градусник. Сколько? 41! Ой-ой-ой!
Пришла мама. Мне так плохо, что я ничего не могу ей сказать. Ким сует мне в рот таблетку:
- Проглоти, сестра из поликлиники прислала, а врач уже ушел, сегодня ведь суббота.
Я с отвращением выплевываю горькое лекарство и плачу от боли, от тяжести во всем теле и от какой-то гнетущей тоски.
Все уходят в клуб. Катя задерживается и говорит маме:
- Надежда Андреевна, я после спектакля прибегу к вам и буду ночевать с Люсей, так что вы можете спокойно идти в ночную смену.
Да, Кате придется сегодня играть и свою и мою роль.
В ушах - страшный звон... как мне плохо, я, верно, умираю... Мама кладет мне на лоб мокрое полотенце, но я его сбрасываю и мечусь по кровати. Простыни жгут тело, подушка тоже раскаленная. Хотя бы немного прохлады!..
А откуда это такой свет появился в комнате? Яркий и вместе с тем мягкий, нежный. Что это? В самом центре света образ Казанской Божией Матери, я его хорошо знаю, такой висит у бабушки. Только это не изображение, а Святая Дева живая, и волны радости идут от Нее ко мне.
- Мама, - неожиданно громко говорю я, - Божия Матерь пришла к нам.
Мама подходит ко мне и плачет:
- Деточка, это тебе перед смертью кажется - ты умираешь.
А сияние все торжественней, все ярче, и в его свете справа от Божией Матери я вижу лик Христа. Он как бы написан на полотенце, мне даже Золотые кисти видны на краю полотенца, и вместе с тем я чувствую, что Лик живой и смотрит на меня кроткими, необыкновенными глазами.
- Мама, Сам Бог здесь, - шепчу я, и откуда-то издалека слышу ее плач и причитания.
Мощная радость охватывает все мое существо. Я теряю представление о времени, о том, где я, мне хочется только одного: чтобы это никогда не кончалось. Два лика в неземном сиянии и я, и больше ничего не надо...
Но свет погас так же быстро, как появился. Лежу долго и не шевелюсь. Что-то новое вошло в меня, я - как наполненная до краев чаша...
Прижимаю руки к груди и встаю. Но как же так, ведь я была очень больна, умирала, а сейчас совершенно здорова? Мама испуганно подходит ко мне:
- Люсенька, что с тобой? Ляг, родная.
- Нет, мамочка, у меня все прошло, потрогай: руки холодные и голова, и ничего не болит. Дай я помогу тебе собрать вещи и скорей иди на завод, а то опоздаешь не беспокойся, я совершенно здорова.
Мама уходит, а я жду Катю. Только ей одной я могу рассказать
о том, что произошло со мною, больше никому. Ах, скорей бы она пришла!
Скрип снега под окном, топот быстрых Катиных ног - и вот она сама на пороге. На платке и шубе снежинки, лицо в гриме, а глаза тревожно смотрят на меня.
- Катя, Катя, ты знаешь, что случилось? - кричу я. - Ты только послушай!
Мы проговорили всю ночь, а рано утром Катя повела меня к своему отцу. Первый раз в жизни я исповедовалась и причастилась...
Так началась моя новая жизнь.